Зажечь костры в тундре

Алексей Федорчук

Зашёл тут в одной из социальных сетей разговор о том, как надо разжигать огонь для приготовления шашлыка в условиях, приближенных к полевым. И тут я обнаружил свою темноту и отсталость в этом вопросе. Ибо по наивности полагал, что приготовить шашлык очень просто. Достаточно:

• разжиться каким-нибудь мясом — лучше всего, конечно, бараниной с некоторым количеством курдючного сала и бараньей же печёнки;
• замариновать его, просто пересыпав луком (никаких излишеств типа уксусов и тем более вин баран, как правило, не требует);
• нанизать на шампуры, каковыми могут служить любые несущие стержни, вплоть до веток;
• тем или иным способом пристроить их над предварительно подготовленными углями, получаемыми в разожжённом обычным способом костре.

Оказалось, что я был категорически не прав. Потому что мясо для шашлыка надо купить в супермаркете в уже замаринованном виде, дрова — там же, уже распиленные, обязательно маркированные как «дрова длительного горения», причём сразу вместе с углями, также готовыми к розжигу. А разжигать эти самые угле-дрова надо посредством специальных жидкостей, что является делом не только очень трудным, но и чрезвычайно вредным для здоровья, а иногда и опасным для жизни.

Столь рискованный способ приготовления шашлыка и побудил меня предаться воспоминаниям о тех местах и временах, когда мясной отдел супермаркета располагался в тундре, по которой бродили олени, в лесотундре, ломившейся от сохатых, на хребтиках, по которым скакали снежные бараны, или в лагунах, в которых плавала нерпа. Да, конечно, случалось наведываться и в служебные отделы, где хозяйничал медведь, и тогда не всегда было ясно, кто в итоге окажется шашлыкующим, а кто — шашлыкуемым, но это иная история, фрагментарно уже описанная в другом контексте.

Так вот, чтобы результат посещения этого супермаркета претворился в шашлык (или любое другое блюдо, например, в оленину по корякски, или в обед из нерпы), требовалось перво-наперво развести костёр. В условиях лагеря (не исправительно трудового, а экспедиционного) это никаких трудов не составляло, потому что всегда имелись и подходящие дрова, и растопка (из того же супермаркета, что и мясо). А вот в условиях внелагерных — иногда возникали некоторые сложности.

Дело в том, что во внелагерных условиях главное назначение костра — вовсе не изготовление шашлыка. А — например, кипячение чая в маршруте. Ибо нет ничего более способствующего душевному дискомфорту, чем маршрут без чаёвки. Или, скажем, переждать внезапно свалившийся дождь с туманом. Или, наконец, во время длинных летних маршрутов пересидеть у костра ту пару-тройку часов северных сумерек, когда ходить категорически не хочется. Во многих из таких случаев, костёр приходится разводить из подручного материала, часто сырого, нередко к тому же под дождём и впотьмах.

В краях вроде Южной Корякии, где почти везде можно найти кедровый стланик, и тут нет ничего особенно сложного, ибо только очень ленивый и неумелый горожанин не сможет запалить костёр, наломав кедрового сушняка, который в зарослях его находится всегда. Хуже — на Восточной Камчатке, где часто единственная растительность — это непролазные заросли ольхи. По настоящему сухих веток там, в отличие от кедрачей, найти трудно — ольха мгновенно переходит из сырого состояния в гнилое. Да и горит сухая ольха, между нами говоря… так себе горит.

А вот сырая ольха, только что сломанная или срубленная, горит замечательно, ибо пропитана какими-то эфирными маслами, надо только довести её до должного состояния. В связи с этим и был изобретён метод «ольхуёвого кипячения», потому как открыт был именно на маршрутных чаёвках во время пережидания дождей. Всё, что для него нужно, кроме самой ольхи, это: спички, огрызок свечки (маленький, какой только можно отчекрыжить, не раскрошив), ножик, терпение и методичность.

Начинается процесс с зажигания свечки и распаления от неё ольховых листьев. Они сначала скукоживаются, а затем мгновенно вспыхивают ярким пламенем. Которые, конечно, также мгновенно погаснут — но за время их горения от них следует зажечь черенки листьев (или как там это по ботанической науке называется). Черенки прогорают тоже достаточно быстро, но от низ зажигаются самый тонкие из близлежащих веточек. Эти горят уже дольше, и передают эстафету веточкам потолще, вплоть до самых толстых, которые можно наломать руками. Сырая ольха ломается достаточно плохо, и поэтому на следующей стадии в дело идёт ножик.

Ну а потом костёр переходит в состояние самоподдерживания — если, конечно, вовремя и вдоволь поддерживать его горючим материалом. Конечно, ножик для этого должен быть подходящим, типа корякского (так называемого пареньского, хотя в мои времена изготовление ножей в посёлке Парень почти прекратилось, да и от самого посёлка уже мало чего осталось). Но подойдёт и любой достаточно тяжёлый и сбалансированный для рубящего удара. Я например, пользовал для этой цели греческий складной, немножечко похожий на наваху (был куплен некогда по случаю в Салониках). Не смотря на свои довольно скромные размеры, им с одного-двух ударов можно было перерубить ольховину толщиной в руку.

При выполнении указанных условий костёр можно разжечь в любую погоду, вплоть до проливного дождя, и при этом практически не сходя с места. Последнее важно, потому как в такую подходящую для чаёвок погоду стараешься забиться куда-нибудь поглубже под куст или какой-нибудь скальный навесик. В общем, туда, где дождь не льёт, а просто идёт.

В принципе, свечка непременным атрибутом «ольхуёвого процесса» не является, можно обойтись и спичками. Хотя врать не буду, в сильный дождь разжечь такой костёр с одной спички у меня не получалось (и не только у меня), приходилось изводить их штук несколько. Да и свечка придавала уверенности в успехе «ольхуёвого предприятия». А вот без спичек, казалось бы, обойтись труднее. Тем не менее, был в нашей корякской практике и случай разжигания костра без спичек. К коему привёл не какой-то экстрим, а… впрочем, судите сами, что вызвало к жизни такую ситуацию.

Дело было в 1981 году, на восточном побережье Олюторского полуострова, вблизи мест, о которых рассказывается здесь. Отправились мы в маршрут с моим постоянным напарником, Пашей Гладких, часто поминаемым на этих страницах (например, в истории про лучший в мире молоток). Для начала Юрка Тислов перевёз нас на вездеходе через лагуну (обходить — крюк здоровенный, вброд — скучно раньше времени я… ягодицы мочить). Ну а дальше начинается цепь сверхъестественных совпадений и неслучайных случайностей.

Вылезли мы из лагуны на косу, договариваемся, как Юрка нас обратно снимать будет (по сигналу ракеты). Ну и заодно перекурить решили — мы с Юркой (Пашка не курящий). Тут обнаруживается, что Юрка свои курительные причиндалы забыл в лагере. Делюсь с ним своими. А это — мешочек для проб, так называемый шламовый, с махоркой, уложенный в другой уже целофановый. Вместе со спичками запасными и советской прессой, сложенной должным образом, чтобы удобно было отрывать на чинарики или козьи ножки, кто что предпочитал.

Вообще-то я, подобно герою великого фильма, курил тогда «Беломор». Но такой вот кисет всегда таскал с собой — и как НЗ курева, и как место для запасных спичек. Но случаев, когда к нему приходилось прибегать, почти не было. И я просто привык к нему, как данности. А потому так и забыл в вездеходе. Что, впрочем, обнаружилось ещё не скоро.

А пока двинулись мы с Пашкой по прибойке, вдоль береговых обрывов. Идём себе, обнажения смотрим, камушки отколачиваем, точки на карте ставим… в общем, всё как обычно. Когда что-нибудь поподробнее описать надо, притормаживаем, я достаю папиросу, прикуриваю от спички из коробка на кармане, пишу в пикетажке. Пока не настаёт время уходить с берега, подниматься на хребтик и уже поверху в сторону дома двигать.

Я у последнего обрывчика устроился, пишу, рисую, ну и папиросу закуриваю. А Паша костром занялся, дабы подкрепиться перед подъёмом. Подкрпёжем в маршруте нам в те времена служила литровая банка красной икры на двоих, и по сухарику на рыло, маленькому, с ноготь мизинца. Ибо тюленя (нерпа, то есть, которой до того в краю лагун питались) была давно съедена, а до мест, где оленя бродит, ещё не добрались. Вот и приходилось её, проклятую, жрать. А в отсутствие водки такое можно харчить только в присутствии чаю. Ну Паша и наладился костерок запалять, благо плавника там на берегу валялось — всех еретиков с их крамольными книгами сжечь хватило бы.

И тут происходит следующий сверхъестественный случай — Паша кричит мне:

— Лёха, кинь спички!

Я машинально лезу в карман и обнаруживаю, что только что прикурил папиросу от последней спички из коробка. Разворачивать кисет мне лениво, потому отвечаю:

— Закончились! А твои где?

И оказывается, что нету! Чтобы понять всю невероятность ситуации, надо хорошо знать Пашу — эталон полевого здравомыслия и предусмотрительности, помноженных на интегрированный опыт — полевой, армейский и морской. Тем не менее, факт имел место быть: спичек у Паши не оказалось от слова «вообще»…

Ладно, думаю, и на старуху бывает проруха: лезу в карман за своим кисетом — и, подобно Штирлицу, с ужасом понимаю, что это конец. Причём, если у Штирлица парабеллум был в другом кармане, то у меня кисета не оказалось и там. И тут я отчётливо вспоминаю, как отдал кисет Юрке, и столь же отчётливо — что обратно его не взял.

Ситуация — комичней не придумаешь: дров до страсти, вода свежая в ручейке, погода — лучше бывает, но редко. А вот чаю попить — ну никак. А без чая в маршруте, как я уже говорил, дискомфортно — это самое мягкое, что сказать можно.

Посидели немножко, обозвали злую судьбину всеми словами, которые обычно применяют к дамам нетяжёлого поведения и всей их родне до четырнадцатого колена — на кого ещё валить, как не на неё? Кстати, почему у Пашки не оказалось спичек, я так и не знаю по сей день: тогда спрашивать не досуг было, за упражнениями в русском устном. А потом — как-то… неловко было, что ли?

В общем, когда запас наш словарный подыссяк, мы вспомнили, что у нас есть Мужское Достоинство. Это высокое звание носила одна из наших ракетниц, которую, в соответствие с инструкцией по ТБ, таскали в маршруты (вторая, согласной той же инструкции, всегда оставалась в лагере). А названа она была так по мотивам фильмы «Похищение в Париже», смотренной нами в посёлке перед выездом в поле. Там главный герой, собираясь расследовать это самое похищение (африканского борца с колониализмом), наряжается в наплечную кобуру с револьвером. На что один из главных злодеев замечает ему, что своё мужское достоинство надо носить не подмышкой, а немного ниже.

Впечатлённые, мы и назвали ракетницу Мужским Достоинством (или Достоинством просто). Правда, таскали его даже не пониже подмышки, а в рюкзаке. Да и использовали крайне редко, в основном в ситуациях вроде той, что предстояла нам по возвращении к лагуне. А тут пришло в голову, что Достоинство может послужить и запалению костра.

Ракет у нас оказалось две — одна, как и положено, красная, на случай ЧП, вторая — уже не помню какая. Поскольку одна ракета нам потребуется по возвращении, для возжигания костра оставалась всего одна попытка. Красную для неё и решили использовать — дабы не нервировать ею ребят в лагере при вызывании вездехода.

Перво-наперво отсыпали из гильзы пороху, примерно половину, если память не изменяет, дабы звёздку не срикошетило чёрти куда. Для предотвращения того же отыскали на прибойке почти целую деревянную бочку (там этого добра что грязи). В неё настругали много-много мелкой-мелкой стружки — чуть не на четверть высоты. Потом некоторое время дискутировали, кому стрелять, пока не пришли к консенсусу — Паше, как старшему по опыту. И через 5 минут после его меткого выстрела в упор пили чай, Паша наворачивал икру, а я блаженно курил.

Ни на какой хребтик мы в тот день, разумеется, уже не полезли. А соорудили из найденной на берегу жестянки нечто вроде Хранилища огня, вроде как в известном романе Жозефа Рони-старшего, доработали по берегу, сколько хватило светового дня, напоследок попили чаю на костре, возожённом из Хранилища, и в экспресс-темпе, без всяких приключений, вернулись в лагерь. Где всем отрядом единогласно решили, что заслуживаем звания кавалеров Ордена Хуёбалды Зелёного 1-й степени. Но историю об учреждении этого Ордена и о его статусе я расскажу как-нибудь в другой раз, ибо к возжиганию костров это отношения не имеет.