Легенда о Чёрном Спелеологе

Алексей Федорчук
Декабрь 9, 2012

Эту легенду много лет назад можно было услышать везде, где собирались спелеологи. Говорят, эта история действительно произошла в одной из таинственных карстовых полостей. Но никто не говорит, в какой именно — чтобы не быть несправедливым к другим таинственным карстовым полостям, в которых наверняка происходили точно такие же истории, и неоднократно. Разве что цвет главного героя менялся — в зависимости от количества и качества того, что выпил рассказчик.

Так вот, жил в одном славном городе-герое спелеолог, юный и потому совсем безбашенный. Каждую тяпницу сматывался он со своей службы (а служил он не в зоопарке крокодилом, а в одной геологической конторе геологом), ехал на метро к станции Арбатская, и в Последнем Разливе, что слева от выхода, покупал розового портвейна по цене рупь две копейки — столько покупал, чтобы канистру двадцатилитровую заполнить.

А потом шёл он в гастроном “Новоарбатский” — его как раз только что открыли. А пока шёл — отпивал из канистры. И, придя в гастроном, покупал там бутылку “Кубанской” — ею доливал отпитое из канистры, как раз влазило.

После этого  шёл он… не степями и оврагами, а переулками, и не с фальшивыми бумагами, а без бумаг вовсе, в магазин “Росвина” на улице Горького, она же Пешков-стрит. И покупал там бутылку кубинского бананового ликёра, которую тоже доливал в канистру. Потому что не просто так он шёл, а отпивал из неё.

А потом… потом никто не знает, как он шёл и куда. Но не в Кремль. Потому что каждый раз оказывался на вокзале. И не Курском, а Павелецком — у того места, которое называлось Панель. Это был тот выход из метро “Павелецкая”, что отделан был лабрадоровым габбро, сейчас его нету. Там встречался он со своими товарищам-спелеологами, садились они в электричку и ехали на станцию “Ленинская” — ту самую, где товарищ Ульянов в скобках Ленин страдал свои последние дни.

Пока команда ехала — разумеется, из канистры они отпивали. Поэтому на станции надо было её срочно долить. Благо, рядышком была там маленькая такая забегаловка, где спелеологов очень любили, и всегда давали им того, что пещерный бог нынче послал, чтобы в канистру долить.

Ну а потом отправлялись они в ту самую таинственную полость, которую сеньор alv категорически отказывался назвать. Лазали там по штрекам, останавливались в гротах, и из канистры отпивали.

И вот как-то устроили они большой привал в гроте, который КырПыр назывался (в переводе со спелеологического это означает — Красный Пролетарий). Расположились поудобней, свечи, карбидки и плексиглазы запалили, и стали перекусывать тушёнкой казённой, а из канистры в каски наливать и запивать.

И вдруг наш юный спелеолог пропал куда-то — куда, никто так тогда и не узнал. Ну товарищи подождали его, подождали, поискали по всем гротам и штрекам  — не нашли. И решили, что он на станцию пошёл. А время уже к вечеру воскресенья близилось, в понедельник всем на службу надо было идти, потому что служили они все — кто геологами, кто топографами, кто ещё кем. Оставили они на всякий случай канистру с тем, что ней ещё оставалось, чтобы в случае чего спелеолог наш поправиться смог, и поехали восвояси.

А с нашим юным спелеологом вот что приключилось. Система та карстовая, таинственная, очень была сложная. Такая сложная, что некоторые её части превратились в Бутылку Клейна. Кто не знает, это почти как Лента Мёбиуса, только трёхмерная в четырёхмерном пространстве. И кто туда попадает — так и ходит по ней трёхмерными петлями, пока… сейчас узнаете, что пока.

Вот наш юный спелеолог ходил по этой Бутылке, ходил — и вдруг встречает мужичка такого, неприметного, скромненького, на спелеолога совсем не похожего, но в каске. Снимает мужичок каск, протягивает нашему спелеологу и говорит:

– А налей-ка мне из канистры выпить.

Тот ему:

– Я бы рад, да нет ни фига, заблудился.

А мужичок ему:

– А я тебя сейчас в грот, где вы стояли, выведу, там  тебе товарищи полканистры оставили, ты мне из неё и нальёшь.

Ну спелеолог наш согласился, конечно — и тут же очутился в гроте. Глядит — и действительно, лежит канистра, а в ней чего-то плещется. Отлил он себе в каску, подкрепился — и мужичок тут как тут, свою каску ему протягивает.

А спелеолог наш прикинул, что в канистре мало осталось, а до выхода ему ещё пол-системы ползти, пожлобился и говорит:

– А иди-ка ты: мужичок… сами знаете, куда.

Мужичок ему и отвечает:

– Хорошо, я-то пойду. Но и ты пойдёшь. Только не придёшь никуда, даже куда ты меня послал.

Сказал — и исчез. А спелеолог наш канистру прихватил и к выходу-шкуродёру отправился. Да только опять оказался в Бутылке Клейна. И с тех пор так и ходит по ней без конца и края. Фонарик налобный потерял, карбид в лампе у него выгорел. Один плексиглаз остался — им путь себе и освещает. То, что в канистре было, тоже иссякло, и бодун его стал мучать.

Время от времени попадает он в нормальный грот. И если там стоит кто — подходит, каску снимает и налить просит. А лицо у него всё чёрное стало от копоти от плексовой — потому и прозвали его Чёрным Спелеологом. Ребята ему, конечно, наливают — но никак в каску попасть не могут. И вывести из системы не могут — как ни поведут, он опять в Бутылке Клейна теряется.

Проклят он тем мужичонкой. Ибо не в обычае спелеологов — не поделиться, хоть и последним глотком, если у товарища душа горит…

Говорят, что  что однажды найдёт он чекушечку, в которой на глоток всего-то и осталось. И захочет он пожар в душе… нет, не залить, конечно, для этого ему уже и ящика не хватит, но хотя бы горло смочить. И тут окажется он в гроте, где юная девушка-спелелолог, группу свою потерявшая, рыдает. И не станет он глоток тот пить, а ей отдаст, чтобы утешилась она, и не рыдала.

И тогда будет наш Чёрный Спелеолог прощён. Выйдут они с девушкой из системы, она его от копоти плексовой отмоет и полюбит. Потому что мужичок тот был — Добрый Федя, друг всех истинных любовников и выпивох. Вот только жлобов он никогда не любил — но и их прощал, если они исправлялись. Как исправился наш Чёрный Спелеолог.