Чукотская илиада

Алексей Федорчук

Мысль написать всё, что я знаю о народах нашего Северо-Востока, была у меня давно. Ведь бок о бок с ними я проработал не один год, и перечитал почти всё, написанное на эту тему до меня. А написано было не так уж и много. Ведь для нашего европейского современника главным источником информации по этому вопросу являются анекдоты про чукчу.

Вступление

Кстати, сами чукчи к анекдотам про себя обычно относятся с юмором. Потому что это, наряду с русскими и евреями, один из немногих народов, способных на национальную самоиронию — ту самую, до которой у большинства европейцев поднимались только великие писатели.

Основу этого цикла заметок составят фрагментарные впечатления геолога (и этнографа-любителя), полученные во время трёпа у тундровых костров или в посёлках Южной Корякии и Северной Камчатки, где я работал предпоследние полтора десятилетия прошлого века.

Были, разумеется, использованы и все доступные литературные источники — как я уже говорил, их не так много, и их список я со временем составлю. Сетевые материалы также привлекались по мере возможности — но их ещё меньше, а по достоверности они часто уступают анекдотам.

Но больше всего меня вдохновляли материалы скорее беллетристические — повести и рассказы Тана-Богораза и очерки Олега Куваева. Так что и свои заметки прошу рассматривать как беллетристику, а не диссертацию на соискание учёной степени кандидата чукотских наук.

На истинность всего изложенного не претендую, никого ни в чём убеждать не буду и никому ничего доказывать не собираюсь. Как и вступать в дискуссии. Однако за любую конструктивную информацию буду признателен.

В общем, надеюсь, что эти заметки как маленький вклад в историю нашего Северо-Востока, которая когда-нибудь найдёт своего Карамзина и своего Гомера, будет написана и воспета. А пока прошу простить за претенциозное название — но скромность никогда не была в числе моих многочисленных недостатков.

География с птичьего полёта

Если забраться на самое высокое здание Нерезиновой и обратить орлиные свои очи в сторону восходящего солнца, чуть скосив их влево, то за

За горами, за лесами,
За широкими…

… эээ, всё-таки реками, хотя и действительно широкими, лежит земля, которая зовётся Северо-Востоком. В «правильных» изданиях принято писать Северо-Восток СССР России. Но для тех, кто там жил и работал (живёт и работает), в этом необходимости нет. Спрашиваешь — откуда? С Северо-Востока. И всем, кто в теме, понятно. Ну для тех, кто там не был, я сейчас расскажу о нём немножечко подробнее. Чтобы все потенциальные читатели были в теме и не нуждались в уточнениях.

Итак, под Северо-Востоком обычно понимают то, что лежит к северу и востоку (вот странно-то) от горной системы, образованной огромными хребтами — Верхоянским и Черского, вместе с обрамляющей их мелочью. Мелкими — в смысле протяжённости: один из таких хребтиков, Улахан Чистай, венчается горой Победы — высшей точкой Якутии (3147 м). Однако к нашей теме эти горы не относятся, потому как Северо-Восток ли это уже, или ещё Восточная Сибирь — вопрос спорный.

Непосредственно к северо-востоку от Верхоянья можно видеть грандиозную Нижнеколымскую низменность. Однако вряд ли следует включать её в понятие Северо-Востока нашего: это скорее просто Север, побережье Ледовитого океана, тундра par excellence, с кочкой, болотами и плеядами озер. Однако мы её запомним — со временем пригодится. Как и все названия, которые будут упоминаться далее.

Тем более, что от Нижнеколымской низменности, можно сказать, начинается уже настоящий Северо-Восток. Однако мы от неё будем двигаться теперь на юго-восток и просто восток.

Так вот, в направлении на юго-восток Нижнеколымская низменность переходит в Юкагирское нагорье. Правда, насколько я знаю по рассказам, от нагорья у него одно название. Ещё юго-восточнее оно упирается в хребет Гыдан, он же Магаданский, далеко протянувшийся от Охотского моря на северо-восток, в сторону Ледовитого океана, невдалеке от которого обрезается системой хребтов Анюйских.

За ними — Чаунская губа. Протянув от неё на юго-восток практически прямую линию, мы упрёмся в Анадырский залив. Линия эта разделяет две из трех наиболее важных для нас областей Северо-Востока. То, что в целом восточнее, принято называть Чукоткой. Её основные составляющие — Анадырский хребет и Чукотский полуостров. Это в основном тундра, клинически голая, по выражению Олега Куваева, но совсем не та, что в Нижнеколымской низменности, а сухая, каменистая.

Западнее же (точнее, юго-западнее) простирается Корякия. Она также неоднородна, разделяясь в первом приближении на три части. В качестве северо-западной выступает Пенжинский хребёт — и его, с прилегающими с запада Пенжинской низменностью и гористыми участками, включающими полуостров Тайгонос (язык не поворачивается величать это горами, хотя местами на Тайгоносе они доходят до без малого полутора километров), можно назвать Западной Корякией. Горные её части по склонам заросли кедровым стлаником, выше которых опять же тундра — но уже третьего типа, так называемая горная. А вот Пенжинская низменность напоминает тундру в общепринятом понимании.

Далее, на юго-восток, за Парапольским долом, лежит Корякское нагорье. В отличие от Юкагирского, это уже нагорье так нагорье. И оно в широтном почти направлении также делится на две почти равные части — горнотундровую Северную Корякию и Корякию Южную, ландшафты которой не назвать не то что одним словом, н даже тремя.

Ибо они в Южной Корякии очень и очень разнообразны. Тут и настоящие горные хребты, навевающие воспоминания о Средней Азии: самая высокая точка «континентального» Северо-Востока, гора Ледяная (2562 м), представляющая собой своего рода узел всего нагорья, находится именно здесь. Склоны гор покрыты зарослями стланика, где кедрового, а где ольхового, выше которых — тундра и безжизненные каменные развалы.

Увидим мы тут и обширные тундровые низменности, такие, как Пахачинаская. А вдоль главных водных артерий — рек Вывенка, Пахача, Апука, — растут настоящие тополёвые леса. Главный лесной оазис Корякии — Ачайваямский, при впадении одноимённой реки в Апуку. Это — одно из самых солнечных мест не только на Северо-Востоке. По статистике советских времён, по числу солнечных дней в году находящийся там посёлок Ачайваям уступал только одной точке бывшего Союза — Кара-Кале в Туркмении, на границе Кара-Кумов и Копетдага.

Таких названий — Западная Корякия, Северная и Южная, вы не найдёте ни в одном советском атласе, ни в Google Map, ни в Яндекс-картах. Но это — реальность, геологическая, географическая, ботаническая. А как мы увидим со временем, и историческая.

В южном направлении Корякия простирается вплоть до Камчатки. Как известно от резонных людей, Камчатка начинается именно там, где кончается Корякия. Некоторые даже полагают, что нет никаких Корякий и Камчаток, а есть единая Корякско-Камчатская область. Но это не так — граница между Корякией и Камчаткой есть, и вполне резкая, хотя на обычной географической карте её не увидеть.

А проходит она поперёк перешейка, соединяющего полуостров с материком — как не трудно догадаться, он называется Камчатским перешейком. Следуя вдоль него (а я те места исходил изрядно) вдруг видишь, как горные тундры с зарослями ольховника на склонах и тальником в долинах в одночасье сменяются настоящими берёзовыми лесами и травами — теми самыми, в которых на самой Камчатке не видно всадника. Правда, здесь их хватает укрыть с головой только пешехода — но зато самого рослого.

Камчатка разделяется на три зоны — Западную, Центральную и Восточную. Первая — это унылая равнина, продолжение западнокорякских тундр. С подъёмом на Срединный хребет она плавно переходит в Центральную Камчатку. Это настоящая горная страна, венчаемая относительно старыми вулканами высотой до 3621 м (Ичинская сопка), в ореоле берёзовых лесов и лугов с теми самыми грандиозными травостоями, которые упоминались выше. А в верховьях реки Камчатки есть даже участок настоящей тайги — еловой, лиственичной и пихтовой.

За рекой Камчаткой начинается Камчатка Восточная — хребты Ганальский, Валагинский, Тумрок, Кумроч, и полуострова Камчатского Мыса, Кроноцкий, Шипунский. Именно этот край ассоциируется и «материковцев» со словом Камчатка — не в последнюю очередь благодаря фотоальбомам и документальным фильмам, на которых в изобилии представлены скалы и вулканы.

Которыми, впрочем, дело не ограничивается: есть здесь леса каменной берёзы имени товарища Эрмана, и великие камчатские травостои, и непролазные чащи ольхового стланика. Причём в последнем случае от стланика осталось одно название — на самом деле это вполне приличные деревья толщиной чуть не до полуметра, только невысокие и кривые. А есть и просто безжизненные горные распадки, заставляющие вспомнить чукотские пейзажи, описанные Куваевым и Мифтахутдиновым.

Осталось сказать несколько слов об островном обрамлении Северо-Востока. Это, во-первых, острова в Беринговом проливе — Ратманова и Крузенштерна, вместе с несколькими мелкими скалами объединяемые в архипелаг Диомида, своего рода мостик между Чукоткой и Аляской.

Во-вторых, остров Карагинский, лежащий прямо напротив Камчатского перешейка. Впрочем, он мало чем отличается от прилегающих частей Корякии и Камчатки.

В-третьих, Командорские острова, самое восточное звено Алеутской островной дуги, царство шквальных ветров и морского зверя. Правда, в прошлом: ветра, конечно, остались, а вот морзверя поубавилось изрядно. А кое-какого, вроде коровы Стеллера, не стало вообще.

И, наконец, Курилы, цепью соединяющие юг Камчатского полуострова с островом Сахалин, уводя нас с Северо-Востока уже в Восточную Азию. Причём совсем не нашу.

Вот и всё, сцена, на которой будут разворачиваться все последующие (точнее, предшествующие) события, очерчена. Теперь можно обратиться и к людям. Разумеется, это будут не только чукчи, но и все остальные народы Северо-Востока — коряки, кереки, эвены, юкагиры, а также эскимосы с алеутами и айны. И чукчи здесь выступают как сюжетообразующий, если так можно выразиться, этнос.

Роли, амплуа, исполнители

Определившись с декорациями, выведем на сцену действующих лиц. И сделаем это в два этапа, приурочив их к отдельным хронологическим «снапшотам». Первый можно датировать серединой XVII века, второй — последними годами советской власти, условно говоря, годом 1985. Почему? Попробую обосновать.

Зритель, не являющийся гикнутым театралом, помнящим назубок все события сценической жизни за последние полвека, придя впервые в незнакомый театр на постановку незнакомой пьесы в исполнении незнакомых актёров, для начала постарается ознакомиться с документацией. Как ни странно, документация эта носит название программа (или, ласково, программка) и содержит список ролей, их краткую характеристику (амплуа) и фамилию актёра, её исполняющего. Например:

Турандот, принцесса Китайская, дочь Алтоума — Марианна Вертинская
Калаф, принц ногайских татар, сын Тимура — Василий Лановой

и так далее, в соответствие со своими амплуа: первый любовник, субретка, инженю — вплоть до «кушать подано». Зритель догадывается, что за спиной каждого актёра — много иных ролей, возможно, смена амплуа, но, если он не заядлый театрал, об этом может только догадываться по случайно сохранившимся в фойе театра афишам или столь же случайным театральным публикациям в прессе, не имеющей отношения к миру сцены. Что будет дальше, он, по незнакомству с сюжетом, тоже не знает: но тут можно дождаться поднятия занавеса и смотреть пьесу до конца.

Так вот, середину XVII века на Северо-Востоке можно сравнить с тем моментом, когда зритель, удобно расположившись в мягком кресле партера, впервые раскрывает программку. В качестве таковой для нас выступают всякого рода отписки, показания, ясачные списки и тому подобные рапорты, отправляемые «по команде» землепроходцами, именно к середине означенного века достигшими этих краёв.

Бытующее представление о русских землепроходцах как о некоей народной вольнице далеко от действительного положения вещей. Это были либо прямо служилые люди «на окладе», либо своего рода фрилансеры, подряжавшиеся на службу для выполнения определённой задачи — «освоения» земель в таком-то направлении (правда, ввиду ограниченности информации задача часто оказывалась вполне неопределённой).

Под употребляемым в нашей литературе эвфемизмом «освоение» понималось в первую очередь приведение инородцев в подданство русского царя и взимания с них ясака — дани пушниной (хотя сами инородцы подчас и не подозревали, что они становились царёвыми подданными и данниками, но об этом у нас ещё будет не один повод поговорить). А и то, и другое дело требовало не меньшего учёта и контроля, нежели социализм. Объясачиание — тщательной фиксации в письменном виде полученных соболей, песцов и прочих лисиц. Во избежание хищений государевой собственности, что приветствовалось не более, чем хищение собственности социалистической — в СССР

А приведение в подданство было немыслимо без этнографии инородцев, выявления отдельных этнических групп и изучения их взаимоотношений. Чисто с практической целью — на предмет определения, кто уже находится под царёвой рукой, а кому это ещё предстоит. И это, помимо целей учёта и контроля, требовалось, дабы избежать приписок — к ним в те далёкие времена тоже относились без восторга.

В результате легенда о землепроходцах несколько меркнет, и лихие и бесшабашные казаки-атаманы превращаются во вполне тривиальных бюрократов. Но зато в результате их деятельности, начиная с середины XVII века, мы имеем достаточно полную картину этнических групп Северо-Востока, их численности (легко высчитываемой на основе списков плательщиков ясака), ареалов их расселения и даже характера взаимоотношений, очень сильно влияющих на «условия работы» — в дальнейшем мы увидим тому немало примеров. Да, собственно, и весь сюжет нашей пьесы вокруг этого и разворачивается.

Жизнь — не театр (свежая и оригинальная мысль, не так ли?). И если в ходе пьесы первый любовник, как правило, остаётся им от начала и до конца, если инженю никогда не стать героиней, то в нашей пьесе амплуа будут меняться самым причудливым образом. Более того, мы увидим даже примеры «замены на поле»: роли не только сменят амплуа, но и, незаметно для зрителя, исполнять их будут совсем другие актёры.

Что же до второго «снапшота», то его можно сравнить с последними минутами спектакля: занавес опущен, актёры выходят на сцену, раскланиваются, принимают кто цветы, а кто и гнилые помидоры. Зритель уже знает, кто из них who, и какими путями, вследствие каких поворотов сюжета, дошёл он до жизни такой. А вот что будет впереди, какие роли ещё предстоит сыграть каждому актёру — он может только догадываться.

Так и в финале нашей пьесы, который я условно приурочил к 1985 году: это стабилизация после бурных перипетий сюжета второй половины XVII–начала XX веков. Роли и исполнители определились в своих амплуа — не зря же это время ныне называют эпохой застоя. Конечно, стабилизация произошла несколько раньше — но именно в 80-х годах мне довелось видеть её результаты собственными глазами.

И никто не мог ожидать, что в ближайшие же годы события снова понесутся вскачь. Но это уже начало новой пьесы, которая сочиняется сейчас. А финал её увидят потомки — если, конечно, ещё останется, кому видеть.

А пока откроем программу и бегло пробежимся по списку ролей — с исполнителями и их амплуа мы познакомимся поближе в последующих заметках.

Действующие лица

Итак, народы, которые будут фигурировать в нашей пьесе. Пока — только имена с указанием лингвистической принадлежности, где это возможно. Ввиду невозможности точной передачи названий на русском языке, все они будут даваться в условной, более или менее традиционной, форме.

В соответствие с народом-эпонимом цикла, начнём с чукчей, разделяемых на оленных и береговых; имя их — искажённое чаучу (оленные), строго говоря, применимо только к первым, но закрепилось и за вторыми, именуемыми анкалын (приморские — не от них ли пошли легендарные онкилоны Земли Санникова? со временем мы поговорим и на эту тему). Общее же их самоназвание — оравэтлэт, то есть просто люди. Впрочем, в столь скромном именовании себя, любимых, чукчи не оригинальны — скоро мы увидим ещё несколько аналогичных случаев.

Коряки, подобно чукчам, разделяются на две ветви — тундровых и береговых коряков. Тундровые кочевники именуют себя чавчувенами (от того же корня, что и чаучу в самоназвании оленных чукчей). Береговых коряков в литературе объединяют под именем алюторов, однако это лишь одна из их групп. А так береговые коряки называют себя по имени родного посёлка — паланцы, карагинцы, апукинцы, и так далее.

Общего самоназвания коряки не имеют — само имя коряк таковым не является, и происхождение его неизвестно. Да, строго говоря, и не являются они единым народом: языки чавчувенов и береговых коряков не взаимопонятны. Когда в 30-х годах прошлого века Советская власть пыталась издавать корякскую народную газету, в качестве её языка был выбран чавчувенский. Однако жители посёлка Тиличики, в котором эта газета печаталась, говорили по алюторски, и рупор собственного народа понять не могли. Более того, мне доводилось слышать, что и во взаимопонимании между жителями береговых посёлков тоже было не всё гладко.

Кереки считаются близкими родственниками коряков. По причинам, которые станут ясными из последующих заметок, мало чего можно сказать про них достоверного, но свою роль в сюжете нашей пьесы они сыграли.

Языки чукчей, коряков и кереков объединяются в единую семью, именуемую корякско-камчатской. Часто в эту же семью включают и ительменов (камчадалов), однако такое мнение не является общепризнанным. А установить лингвистическую принадлежность их сейчас затруднительно, ибо носителей ительменского языка сейчас не осталось от слова вообще. Как, впрочем, и ительменов, что бы ни говорили по этому поводу Википедики, — но их судьба тоже будет предметом дальнейшего рассмотрения. А во времена до прихода казаков Атласова они заселяли всю Восточную Камчатку и южную треть Западной. Но главной их вотчиной была долина реки Камчатки.

Нередко можно прочитать о принадлежности языков чукчей, коряков, ительменов (а также многих других народов) а так называемым палеоазиатским. Это не какое-либо объединение родственных языков: лингвисты XIX века слили в палеоазиаты все народы, для языков которых они не смогли установить родственные связи с «большими» языковыми семьями.

Переходим теперь к народам, к корякско-камчатской семье отношения заведомо не имеющим. И первыми в этом ряду назовём эскимосов — народ, принадлежащий к эскимосско-алеутской языковой семье, которую ныне включается несколько собственно эскимосских языков и язык алеутов — обитателей островов одноимённой дуги. Своим самоназванием все группы эскимосов имеют вариации слова инуит, изменяющиеся в зависимости от диалекта. В частности самоназвание наиболее интересных в рамках нашей темы азиатских эскимосов принято передавать как юит. — в советское время это стало официальным их обозначением Вне зависимости от произношения, означает это слово одно и то же — люди. Как видите, чукчи не уникальны в подчёркивании своей уникальности.

Тут же вскользь заметим, что ближайшие соседи эскимосов на Американском континенте — индейцы-атапаски, тоже зовут себя просто людьми, дене. Хотя некоторые добавляют и определение — настоящие люди (на-дене).

Не следует думать, что народы, так себя называющие, проникнуты каким-то особым чувством собственного величия. Скорее они столько времени провели в изоляции, что не подозревали о существовании более иных представителей рода человеческого. И потому просто именовали себя как биологический вид — наряду с медведями, оленями, тюленями и так далее. Например, диаметрально противоположно от интересующего нас края, на Огненной Земле, до недавнего времени жил народ, называвший себя ягана (или ямана). Как вы уже поняли, и это имя означает не больше и не меньше, чем просто люди.

Однако вернёмся на Северо-Восток. Все перечисленные ранее в этой заметке народы принадлежат к монголоидной расе. Причём выделяются в особый её тип — так называемый арктический. Отличительной его особенностью являются, во-первых, некоторая ослабленность монголоидных признаков, во-вторых — ярко выраженная адаптация к условиям жизни в высоких широтах.

Адаптивность арктического типа выражена, в частности, в исключительном физическом развитии его представителей (в обычном, бытовом понимании). Специальные антропометрические исследования, проводившиеся в 80-х годах среди чукчей, показали, что показатели физического развития обычного чукчи сравнимы с таковыми у членов олимпийской сборной СССР — гимнастов и борцов-легковесов.

Понятное дело, что среди северных народов откровенных хиляков не водится. Но даже на этом фоне чукчи выделяются своей силой и выносливостью — в чём автор этих строк имел много случаев убедиться лично.

Интересно, что это совершенно не свойственно другим полярным народам, ни ближайшим соседям — эвенам (о них чуть ниже), ни ненцам и нганасанам, условия жизни которых не менее экстремальны, нежели у чукчей или эскимосов. А вот для огнеземельцев («антарктических чукчей», по выражению Андрея Кроткова) «высокоширотная адаптивность» отмечалась многими исследователями.

В круге нашей темы осталось четыре народа. Первый — алеуты, вскользь упомянутые выше в связи с их принадлежностью к эскимосско-алеутской языковой семье. И обитавшие, как тоже было сказано, на островах Алеутской дуги. Насколько правомерно включать их в круг народов нашего Северо-Востока — очень большой вопрос. Алеуты, проживающие ныне в посёлке Никольское на острове Беринга, коренными жителями Командор не являются, а попали туда во времена Российско-Американской компании. Поиски же археологических следов алеутов на этих островах до сих пор успехом не увенчались. Да и вообще там не найдено следов пребывания человека ранее экспедиции Беринга. Однако в литературе встречаются попытки всё непонятное в культурах и языках нашего Северо-Востока объяснить алеутским влиянием. Так что имя их следует помнить — но не злоупотреблять этой памятью.

Антропологически алеутов относят к тому же арктическому типу, что и эскимосов с чукчами. Однако обычно с рядом оговорок, намекая на наличие какой-то южной примеси, чуть ли не океанийской. Находят и культурные параллели с народами Южных морей — украшения из перьев, обычай мумификации покойников, и ещё какие-то. Но это уже точно за рамками нашей темы.

Второй народ — загадочные юкагиры. Распространившиеся на огромных площадях уже несомненно нашего Северо-Востока, они распадались на множество отдельных групп, возможно, самостоятельных племён или близкородственных народов, более или менее общим самоназванием которых было одулы или водулы. Среди отдельных племён до нас дошли имена омоков, анаулов, ходынцев и другие. Часто их имена совпадают с названиями рек, у которых они селились: янгинцы на Яне, алаи на Алазее, когимэ на Колыме, чуванцы на реке Чаун. Но прозывались ли они по названию местообитания, как обычно считается, или, напротив, реки получили свои названия по имени заселивших их берега племён — это вопрос, ответа на который нет.

Язык юкагиров не имеет ничего общего с корякско-камчатскими и либо рассматривается как изолированный, либо включается в урало-самодийскую общность, к которой принадлежат, в частности, и упоминавшиеся чуть выше ненцы и нганасаны. К слову сказать, наиболее суровые компаративисты относят к этой общности и эскимосско-алеутские языки.

Третий народ — эвены, ранее называвшиеся ламутами. Это восточная ветвь тунгусско-манчжурских народов, родственная более известным эвенкам (в прошлом — тунгусам), прославленным Григорием Федосеевым. К этой же семье относится много мелких народов более южных районов Дальнего Востока — удегейцы, нанайцы (в прошлом гольды — их представителем был Дерсу Узала). А также средневековые чжурчжени и современные манчжуры, давшие две китайские династии (Цзинь и Цинь, соответственно). И вне зависимости от этого, бывшие носителями весьма высокой с письменностью и прочими атрибутами цивилизации — не без влияния китайской, конечно, но вполне самобытную. Параллели с которой обнаруживаются и у эвенков с нанайцами и удегейцами. Вот вам и «дикий тунгус»…

И юкагиры, и эвены — монголоиды, но тип их, как и эвенков, определяется как байкальский. За юкагиров не скажу, не встречал, но эвены визуально сильно отличаются от чукчей и коряков.

И напоследок — об айнах. Этот народ не менее загадочен, чем юкагиры. А по некоторым причинам — даже и поболее. Начать с того, что некогда они заселяли как минимум северную треть Хонсю, весь Хоккайдо, Курильскую дугу, возможно, юг Сахалина и Камчатки. Правда, есть мнение, что варвары-эмиси (или эбису), с которыми воевали повелители Ямато ещё в те времена, когда они (императоры) были вполне богами, к историческим айнам «северных территорий» никакого отношения не имеют. И что все перечисленные земли были заселены народами разного происхождения и языковой принадлежности.

Но в детали японской истории мы вдаваться не будем. В рамках нашей темы важно только то, что археологические памятники самой южной части Камчатки иногда атрибутируются как айнские (или принадлежащие контактной айнско-ительменской группе). И ещё два момента.

Первый — язык айнов (ныне практически мёртвый) не обнаруживает родства с языками ни северных (то есть наших), ни южных (сиречь японских) соседей.

А антропологически айны вообще не похожи ни на кого, разве что очень отдалённо — на австралийских аборигенов. Считается, что для них характерно максимальное развитие третичного волосяного покрова (то есть, по простому, бородатость). Существует легенда, что один из русских путешественников позапрошлого века обнаружил среди айнов точного двойника графа Лев Николаич Толстого в яснополянский период его жизни. И даже запечатлел его на фото. Правда, фото этого никто с тех пор никогда не видел.

Продолжение (возможно) последует.